Абдулхамид Самад

Абдулхамид Самад (1947г. рожд.), Народный писатель Таджикистана, лауреат Государственной премии Таджикистана им. Рудаки, обладатель Международного диплома «Интеллектуальный капитал». Автор многочисленных сборников рассказов и повестей, романа-дилогии «Смерч». На русском языке издательством «Советский писатель» опубликованы книга повестей и рассказов «Мечта молодости» (1986) и повесть «Дедушкин конь» (1998). В 2018 году издательство «Русская литература» в Душанбе выпустило  книгу рассказов и повестей писателя «Зигзаги судьбы». Сборник повестей «После смерти отца» издан в Тегеране на персидской графике. Отдельные повести и рассказы переведены на украинский, белорусский, узбекский, киргизский, эстонский и другие языки. Перевел на таджикский язык некоторые произведения А. Чехова, С. Залыгина, А. Несина, Н. Думбадзе, Г. Тютюнника, Е. Лисиной.

КОНЬ УХОДИЛ…

Рассказ

Он был заядлым лошадником, сколько и каких только лошадей не побывало в его руках! Но его сердце завоевал серый конь в яблоках, которого он полюбил как жену и детей, друзей и товарищей. Конь стал ему наперсником, лучшим другом. И в те дни, когда он шел без коня, пешим, он чувствовал себя усталым и потерянным, ничего и никого не видел вокруг. А в душе вновь и вновь повторял: «Конь для мужчины – его крылья, сила его и мощь». Жеребец был резвым, любил играть со своим хозяином. Увидев его издали, конь оживал, расцветал, и начинал перебирать ногами, стуча копытами, опускал уши, тряс гривой, кружился, прикасался губами к его плечу, ласково кусал его ладони, выражая тем самым свою любовь к хозяину. В такие минуты хозяин от счастья забывал обо всем на свете, его сердце наполнялось гордостью, он ликовал. День ото дня жеребец становился красивее, мужал на глазах. Все вокруг любовались его статью, иноходью, ему не было равных на скачках. И стар и млад с завистью и восторгом говорили: «Вот это конь! Какой красавец, цены ему нет! А хозяин жеребца – настоящий счастливчик. Каков мастер, а? Такого скакуна вырастил!». Словно чувствуя и ловя на себе эти восхищенные, иногда завистливые взгляды, слыша комплименты, он начинал играть густой, шелковистой гривой, которая волнилась на атласной коже, длинным хвостом, склонял чуть набок мощную мраморную шею, гарцевал особой поступью, плавно и мягко неся своего хозяина.

Во время козлодрания у жеребца, казалось, вырастали крылья, он летал, грозно и звонко ржал, иногда кусая мешающих ему скакунов, извиваясь как змея, и с триумфом выводил своего хозяина вперед, к победе. В такие минуты радостные крики и восклицания взмывали над полем, в то же время, зажигая в сердцах злопыхателей и недругов ненависть, зависть и желание выместить на скакуне и его хозяине всю свою злобу. На самом деле, из-за этого красивого и сильного рысака у человека появилось много друзей, но еще больше врагов, которые были готовы убить, уничтожить скакуна. В самые неожиданные моменты, когда наездник, натянув поводья и неистово пришпоривая коня, с криком, угрозами, и огромным трудом старался прорвать кольцо озверевших игроков, недруги преграждали дорогу его скакуну и исподтишка били его по морде каблуком сапог или рукоятью нагайки, норовя выбить из строя, заставить отстать, обессилеть от ударов и толкотни, не позволить донести тушу козла до финиша. Но не тут-то было! В таких случаях мужчина бил себя кулаком по колену и потирал вспотевший лоб жеребца или, прильнув грудью к шее скакуна, обессилено наваливался на него, смеялся ему в ухо, продолжая с любовью поглаживать вспотевший лоб животного. Скакун, вздохнув спокойно, кусал удила.

На самом деле, зависть и ненависть людскую порождали сила, ловкость, слава жеребца и мастерство наездника. Стоило им победить на каком-либо состязании, все кругом начинали хвалить их, а завистники умирали от бессильной злобы.

Как-то давний друг мужчины попросил продать ему скакуна.

– Продать? Нет, не продам, – сказал он. – Лучше убей меня и забери его!

Друг не отставал. При каждой встрече все настойчивей просил продать ему иноходца. Несколько лет он изводил мужчину своей просьбой, и осточертел ему своей наглостью.

– Какой же ты наглец. Пристал, как репей. Даже клещ так не присасывается, как ты. Хочешь?! Забирай! – сказал он со злобой и ненавистью.

Его поступку поразились даже его враги, а доброжелатели призадумались.

– Дурак, пожалеет еще, – говорили они. – Он никогда не сможет больше найти другого такого скакуна. Что плохого он видел от этого коня?

– Этот нахал заморочил ему голову, заколдовал словно. Донял его вконец.

– Может и так… Но у него характер такой. Если попросят его о чем-либо, отдает не задумываясь… Он щедрый.

– Не-ет, этот его поступок – это потеря удачи и счастья. Ведь такой конь считается гордостью настоящего мужчины!.. Странно, кому назло сделал он это? Говорят же, цыган сердится – себе вредит.

– А еще говорят: «Дружба дороже денег».

– Э-э-эх, алчный, корыстный человек не может быть другом.

– Коня можно купить всегда, но друга найти, ой как нелегко. Говорят же: «Потерял друга – голову потерял»…

Молодой мужчина оседлал скакуна во все лучшее и привязал к приколу в центре двора. Жеребец стал скакать галопом вокруг привязи, как в первый раз, когда после двух-¬трех месяцев его вывели на свет из темной конюшни на открытый воздух, стал дергать головой, грозно заржал, затряс густой шелковой гривой и хвостом, с тревогой, грустью и мольбой оглядев молчаливо стоявших поодаль хозяина и членов его семьи. Хозяйка принесла полный поднос овса и поднесла к морде жеребца, дабы тот в последний раз поел домашней пищи. У нее была такая привычка: лошадей, которых муж собирался продавать, на прощание кормила. Этим жена исполняла и свой человеческий долг, и душу отводила. Но жеребец только понюхал овес, а есть не стал, лишь вздохнул, глубоко и горько. Словно говоря, что не станет есть овес предавшего его хозяина. Блюдо в руках женщины и голос ее задрожали.

– Догадался умница обо всем и обиделся, до глубины души обиделся, – с надрывом сказала женщина, и слезы потекли по ее лицу. – Раньше, увидев меня, издали с овсом, начинал резвиться радостно… Не отдавай коня, не терзай мне душу. Ведь он для нас как талисман удачи и счастья. Не отдавай…

Мужчина криво улыбнулся. Нет, это была не улыбка, а нервный тик. Он побледнел. Вспомнил, как в первую брачную ночь сказал своей жене: «Я тебя прошу об одном, если хочешь, чтобы я был доволен тобой, хорошо ухаживай за моим конем. Пусть я буду голодным, но он – никогда».        

– Я боюсь. А вдруг он лягнет меня?

– Не бойся, он смирный и умный, никогда не обидит мою любимую женщину, – ответил тогда мужчина. – Иди, погладь его лоб. А когда подаешь воду или корм, поглаживай его шею, гриву. Увидишь, как он привяжется к тебе, станет тебе родным, как брат. Ведь лошадь одно из самых преданных животных.

Молодая женщина встала рядом с мужем и с опаской, нерешительно прикоснулась ладонью к лошадиному лбу. Тот стоял спокойно, не шелохнувшись и ровно дыша. Женщина гладила и чесала лоб и шелковую упругую шею. Вдруг увидела в зеркале глаз коня себя и прижавшегося к ней мужа. Так они стояли после никох – бракосочетания за свадебным пологом. Тогда сердце девушки колотилось в бешеном ритме, от стыда, от волнения и ожидания неизвестности, когда к ней завели жениха, с шутками-прибаутками поставили рядом, заставили их взяться за руки и смотреть в глаза друг друга, поднесли к ним зеркало. И в тот миг, когда они увидели в нем свое отражение, девушка зарделась от стыда, задрожала, как напуганная лань, отвела в сторону взгляд, в больших прекрасных глазах стоял немой вопрос, она не знала куда деться. Жених внешне казался спокойным, с улыбкой, смущённо смотрел на невесту.

И вот теперь они снова увидели друг друга в зеркальном блеске лошадиных глаз…

В первую брачную ночь парень рассказал невесте притчу о мужчине, который был таким же заядлым лошадником, как и он, любил своего коня больше всех на свете. А жена его от ревности отравила коня.»

– Вот подлая, коварная! Разве может женщина быть такой безжалостной и беспощадной? И как наказал ее муж?

– Никак…

– Почему? Выходит, он не любил коня от всей души.

– Не-ет, любил. Но ведь и жена была влюблена в него до безумия…

– Да-а-а… Оказался между двух огней…

– Именно так… После гибели коня мужчина потерял всякий интерес к жизни. Долго скорбил по нему, затворившись в четырех стенах. Потом выстругал из дерева музыкальный инструмент на подобие гиджака, колки и корпус которого напоминали голову прекрасного коня… Всю оставшуюся жизнь он сочинял и играл на нем грустные песни в память о своем ушедшем друге…

– Он тебя задурил, что ли? Очнись, не отдавай коня! – решительно сказала ему жена, глядя на полные грусти глаза жеребца.

– Я до сих пор еще ни разу не менял своих решений! – взревел муж, стремительно развязал коня с привязи и, не оглядываясь, двинулся к воротам.

Во дворе же начался переполох: его жена с детьми плакали навзрыд, словно провожали в последний путь покойника, они смотрели на нового хозяина жеребца полными слез и ненависти глазами. Конь вначале грозно заржал, затем захрапел – заплакал словно. Мужчина вел его под уздцы до подножия гор, шел, опустив голову. И когда отдавал поводья другу, заметил, что скакун спокойно, будто окаменев, опустил голову и стал нюхать землю, нет, скорее горько вздохнул, а из глаз, полных горя и печали, стекали крупные слезы. Это увидел только его хозяин, глаза которого тут же помутнели от слез.

– Забери седло и все его снаряжения, – сияя от выпавшего на его голову счастья, с волнением воскликнул его друг. – Пригодятся еще…

– Не нужно. Они для него были сделаны.

И тут заметил, как его друг переменился в лице, заволновался, словно нашел клад с несметным богатством, дрожащими руками схватил поводья, голос стал хриплым, чужим, глаза забегали – он смотрел то на мужчину, то на коня. И, словно боясь того, что тот может вдруг передумать и отобрать свое сокровище, торопливо, впопыхах, сунул ногу в стремя, вскочил, словно кошка, в седло и, не попрощавшись, даже не поблагодарив мужчину, пришпорил коня. Скакун обезумел от неожиданности. Взвился на дыбы, пронзительно и мощно заржал, так, что казалось, затряслась земля и небо низвергалось. Это ржание было болью от измены, от несправедливости, крик и вопль протеста. Затем он стал неистово бушевать, глаза обезумели, вылезли из орбит, два-три раза поднялся на дыбы, с диким визгом и ржанием увернулся, стал брыкаться и лягаться, закружил, словно водоворот, и уткнулся мордой в землю. Видимо, решив таким образом скинуть, сбросить с себя этот позорный груз и чучело кабалы. Вместо всадника из-под его копыт полетели комья земли. Всадник, словно клещ, прилип к седлу, безжалостно дергал удила, норовя разорвать коню губы, чтобы тот почувствовал силу наездника, смирился и покорился ему. Иноходец совершенно обезумел от грубости всадника: так дико, не по-человечески с ним никогда еще не поступали. И до сих пор ни одна чужая нога не ступала в его стремена и никто чужой не седлал его.

Бывало, когда молодой хозяин с плетью за поясом вел его под уздцы, душа жеребца пела и ликовала, он начинал весело ржать, подняв голову к небу, прикасался губами к телу хозяина, ласково кусал то в плечо, то за шею. А тот оборачивался и с любовью смотрел на жеребца, поправлял ремни, подпругу и крепления стремян, гладил его по холке. Конь тут же прижимался к хозяину.

Довольный и счастливый сметливостью и догадливостью своего питомца, хозяин мягко и легко вдевал ногу в стремя, словно птица, садился в седло и ласково похлопывал коня по шее. Зачем послушному коню плеть? Ни к чему. Хозяин огревал его плеткой только в самые трудные моменты во время козлодрания. А так ему было достаточно одного лишь намека, движения, чтобы тот стал закусывать удила и вертеть головой и пустился галопом с места в карьер, гарцуя под равномерный топот копыт на радость всех односельчан.

Но сейчас всадник жестоко и больно хлестал скакуна по шее, крупу и бокам. От ударов и свиста нагайки у молодого мужчины заложило уши. Словно хлестали не коня, а его самого. Он скрючился, сжался и прикрыл глаза руками, чтобы не видеть брыкания, мучений и невыносимых пыток своего любимца.

– Эй, ты, зверь, урод! – заорал он. – Не смей бить коня!!!

Услышав голос хозяина, скакун в порыве неистовства, захрапел, взвился на дыбы и с грозным ржанием повернул голову, посмотрел на хозяина обезумевшими, наполненными кровью и обидой глазами. В его взгляде стоял немой укор, словно он хотел крикнуть: «Кому ты меня отдал, о мой друг?! Так завершилась любовь? За что всё это?!»

Конь весь взмок от пота, с губ стекала кровавая пена. Вздутые ноздри и отрывистое дыхание говорили о его тяжелом состоянии. Сердце хозяина готово было разорваться на мелкие куски от укоряющего взгляда, молящего ржания скакуна, от свиста нагайки. Он кинулся было за конем и его всадником: так велико было у него желание догнать их, поймать, схватить уздцы и скинуть наземь наездника. Но, увы! Тот силой шпор и нагайки погнал скакуна уже слишком далеко. Хозяин терял силы и еле держался на ногах, все нутро его горело от огромного презрения к себе и позора. Словно птица, у которой подрезали крылья на лету, он сел на холодную землю, бессильно и виновато опустив голову. Затем у него мелко-мелко затряслись плечи, и горькие слезы ручьем потекли на поседевшую вмиг бороду.

«Эх ты, дурень безмозглый, кому и что ты хотел доказать? И что из этого вышло?» – шептал он сквозь слезы. Беспомощный, убитый горем, в ушах звенел горький, душераздирающий хрип-ржание скакуна, перед глазами силуэт иноходца, кривая пыльная дорога, уходящая вдаль, и поднятая высоко рука всадника с нагайкой. И по извилинам морщин под глазами стекали горячие слёзы запоздалого раскаяния и сожаления.

Он оказался в тупике. С болью в сердце несчастный стал молить бога, чтобы упрямый скакун сбросил с себя наездника, сломал ему руки и ноги – только такого заслуживает этот безжалостный изверг! И вернулся к нему. Ох, если бы чудо такое свершилось! Он бы упал тогда перед конем на колени, целовал бы его копыта, обнял за шею и расцеловал его глаза и, прильнув головой к его лбу, горько бы заплакал, вымаливая прощение. И пусть при этом конь укусит его, не ласково и с любовью, как раньше, а с ненавистью, сильно, за плечо или руку. Не беда. Пусть сам конь оставит на его теле метку, отпечаток совершенного его хозяином предательства. Своей подлостью он заслуживает любого наказания… Но нет, конь уходил все дальше и дальше. Глаза уже с трудом различали силуэт всадника и скачущего прочь коня. Боль и горечь навалились на несчастного тяжелой ношей, превратились в скорбь, скорбь по утере того, кто был его силой и поддержкой, его гордостью, славой, скорбь по осознанию того, что друг на деле оказался не другом, а его смертельным врагом.

Конь уходил, а из глаз мужчины стекали горькие слёзы, из души вырывался стон сожаления, он кусал себе руки, плечи мелко-мелко тряслись. Откуда ему было знать, что на тропинке у самой пропасти скакун уже вырвался из плена этого изверга и, свободно и гордо, как ветер, летел к дому, где ему дорого внимание, любовь и забота всех его жителей, и перед глазами скакуна стояли полные горя и печали глаза хозяйки, детей, которые, возможно, просят Всевышнего возвратить им украшение их двора и крылья хозяина дома…